Дюжину дней назад, когда Огненная птица в очередной раз любовалась закатом, стараясь уловить в восточном ветре такой желанный аромат молодильных яблочек, ее ожидало разочарование. Привычный, легкий, чарующий аромат исчез, будто бы и нет на востоке волшебных, яблочных садов. И так продолжалось закат, за закатом… Каждый день, когда Птица намеревалась совершить свой ритуал, ее ожидало разочарование.
Агидель мучилась, можно сказать страдала, без единственной своей отрады. Она даже решила, что может быть больна, из-за чего обратилась к Горынычу, а тот, после беседы, лишь рассмеялся над ней да растрепал рыжую гриву девицы.
- Здорова ты, Птаха, как никогда здорова. Лучше, мечтать завязывай. На, держи яблоко. Оно ничуть не хуже тех, что в Марьевских садах.  – Агни, конечно, оскорбилась, но затею с болезнью оставила, а яблочко приняла, как и все последующие, что Горыныч исправно ей выдавал каждое утро.
Выждав еще несколько дней, продолжая упорно восседать вечерами на облюбованном местечке, Жар-Птица твердо решила действовать, уверовав, что проблема ее заключается  в том, что забыла она уже и вкус, и аромат заветных яблок. Уж больно давно, удавалось ей выкрасть драгоценное яблочко.
Златокрылая, действуя по старой привычке, вознамерилась утащить охапку яблок, как делала это несколько лет назад, но недавние известие о том, как Гамаюн общипала Алконост, которая, как когда-то сама Агни, пыталась утащить молодильное яблочко, утихомирило птичий пыл. Теперь, стоило действовать осторожно, без лишнего шума, дабы не развязать ненароком открытую войну. Агидель, конечно, и является преданным членом клана Видере, но быть причиной открытой войны уж совсем ей не хочется. Она за мир. Исключительно между нечистью, конечно.
Идея, как ей показалось, гениального плана настигла ее очередным, скучным вечером. Она часто раздумывала над тем, кто из Мовере сможет ее понять и, возможно, помочь. Как ни странно, Огненная птица решила, что этим, близким по духу лицом, может оказаться не кто иной, как Вещая птица. Да, возможно по началу это кажется странным, но на деле все вполне логично, по крайней мере, для самой златокрылой.
Открытых конфликтов и недоброжелания между ней и Гамаюн никогда не было. Они изредка переглядывались, встречаясь на ярмарках, Жар-Птица даже старалась улыбаться соплеменнику, проявляя благосклонность, но не более. Гораздо чаще они встречались в небе над Нейтральными землями, обе устремляясь к солнцу и иногда даже негласно соревнуясь, как казалось Агни. Идея плана крылась именно здесь. Агидель давно догадывалась о том, что не спроста Гамаюн так часто стремиться к солнцу и возможно, Вещей птице не безразлично огненное светило, на чем однокрылая решила сыграть.
Всем известно, что Жар-Птица родилась в огне, но не многим известно, что огонь, породивший ее – это солнце. Не зря, людской народ прозвал птицу Златоярой. Именно поэтому перья Огненной птицы пылают, а стоит их отнять – сияют как частичка солнца,  потухая, застывают в золото. Этим и решила воспользоваться Агидель, решив обменять собственные перья на заветные яблочки.  Конечно, для нее подобное решение далось не просто, ведь уже сама мысль о продаже собственных перьев вызывала у нее отвращение, но делать нечего. Либо так, либо мучиться дальше.
Агидель, все обдумала, набралась решимость и приступила к действиям. Стараясь оставить все в секрете, Птичка написала для Гамаюн письмо следующего содержания: «Мудрая птица! Смею просить твоей аудиенции и прошу явиться для обсуждения насущных дел, что не терпят отлагательств.  Место встречи – старый, каменный мост, через Самош, время – закат через три дня и три ночи. Будь снисходительна, явись одна, наша беседа должна остаться на мосту.
Твое Солнце.»
Да нагло, да, возможно глупо и наивно, но златокрылая уже измучилась и ничего более сообразительного в ее огненную головушку не пришло, а значит ей ничего не оставалось, как отправит это письмо с рыжей голубкой, что прибилась, не так давно прибилась к древнему сородичу.
Выждав три дня и три ночи, Птичка направилась к месту встречи. Она специально дала Вещей птице три дня, чтобы та успела все обдумать и взвешенно принять решение о встрече, а не спонтанно следовать за интересом.
Мост предстал ее взору в величественной, дикой красе. Да, он был стар и порос мхом, ветки деревьев и многочисленные кусты уже давно прячут его от случайных прохожих, но его волшебство от этого лишь обрело большую силу. Будучи огороженным с обеих сторон практически непроходимыми зарослями, мост представлял собой отдельный, крохотный мирок, воплощающий в себе спокойствие, гармонию и девственную красоту. Казалось, что этот мост существует вне времени и пространства и его совершенно не интересуют те войны и интриги, что паутиной окутали земли, которые он соединяет.
Явившись раньше времени к месту встречи Агидель приняла облик человека, стараясь тем самым выражать свой мирный, доброжелательный настрой. Поудобней устроившись на скользких, но мощных ограждениях моста, Птичка с улыбкой приготовилась встречать заветный рассвет, оберегая в сердце теплое предвкушение решающей встречи.

Погруженная в свои мысли Огнекрылая, даже не сразу заметила то, что на мосту она уже не одна. Даже слова Вещей птицы донеслись до нее не сразу, будто бы и не ей вовсе предназначались. Обратив свой взор на соплеменницу, Агни легким кивком огнегривой головы выразила пришедшей свое одобрение и приветствие, после чего принялась оную разглядывать. Яркие, но сдержанные одежды, сочетающие в себе что-то отдаленно знакомое с нотками загадочного востока и чего-то еще, более родного и знакомого… Птичка невольно залюбовалась, образом другой, Мудрой птицы, и вновь погрузилась в собственные мысли, которые сейчас наполняли переплетения узоров с одежды статной Гамаюн. Чарующие закаты всегда дурным образом сказывались на Жар-Птице, укутывая ее разум золотисто-розовыми облаками.
- Ты любишь закаты? - Наконец очнулась Агидель, переведя взор к глазам собеседницы.- Они пахнут яблоками и свободой.
Златокрылая, подобрав подол  юбок, перебралась чуть левее центра мостовых перил, уступая относительно ровную поверхность старшей, указывая на это пригласительным жестом руки. – Присаживайся, Мудрая птица. В ногах, правды нет, так ведь?
Агни даже перестала стараться понравиться Богдане, или же продемонстрировать свое расположение и дружелюбие. Сейчас, ей удалось поймать тот легкий, неспешный поток мыслей, что принес на своих крыльях все тот же восточный ветер. В этом потоке скрывалась непреодолимая, всепоглощающая безмятежность, которой даже Огненная птица не желала сопротивляться.
Легкий ветер, шутя путал огненные пряди, наполняя их сладким, цветочным ароматом. Агидель настолько погрузилась в сладость этого мгновения, что уже и забыла, зачем пришла она, и уж тем более, зачем пришла Птица счастья. Златокрылой казалось, что все идет так, как и должно, а значит можно и не задумываться, не опасаться быть пойманной. Да, все дело кроется именно в безопасности. Это укромное местечко, огороженное со всех сторон зеленью, деревьями, рекой, внушает своим посетителям такое невероятное ощущение безопасности, что порожденная этим ощущением безмятежность, окутывает все мысли посмевшие нарушить дивный покой этого места.
- Догадываешься, зачем мы здесь? – Агидель напоследок окинула взором Синюю птицу, после чего вновь принялась любоваться закатом, лениво размышляя о грядущей сделке. Огненной казалось, что все уже в ее руках, от того безмятежность и покой так легко ей овладели. Юная, по сравнению с собеседницей Птица, ни на мгновение не сомневалась в правильности и состоятельности своего плана. Она уже решила, что сможет без ущерба для себя поделиться тремя, самыми красивыми и яркими перьями в обмен на заветные плоды, и возможно, решится повторить сделку, когда перья потухнут, а сладкие яблочки кончатся. И откуда в дурной голове такая уверенность…

На слова Гамаюн Огненная птица лишь лукаво усмехнулась, склонив голову, и пряча взор устремила его к реке. Чистая, журчащая вода отражала человеческий лик Златокрылой практически не искажая его. Агидель даже удивилась, увидев себя со стороны, пусть даже и издалека. Она уже и подзабыла, как выглядит ее человеческое обличье. Ну и что с такой несуразицей делать? Молнией пронеслось в ее рыжеволосой голове. А ведь могла бы и принарядиться, для важной встречи, похожа на непоседливого ребенка... Кошмар. Птица насмешливо улыбнулась своим мыслям, обернулась обратно к собеседнице, стараясь смело смотреть той в глаза и сменив улыбку на нарочито серьезное выражение лица.
- Ты права, Мудрая птица, права… Мне неловко просить тебя об услуге, но более обратиться не к кому.- Агни поежилась, собираясь с мыслями и возвращая свое внимание к истинной причине встречи. -  Пожалуй, я доверяю тебе по более, чем многим соклановцам, ведь ты сестра мне по крови. Посему верю, что ты сможешь понять меня и помочь. Я хочу предложить тебе, Вещая птица, сделку. – Рыжеволосая девица глубоко вдохнула, по привычке стараясь набрать в легкие как можно больше ароматного воздуха, и выпалила практически тараторя. – Я тебе - свое перо, ты мне – молодильных яблок.
Шумно и быстро выдохнув весь воздух из легких, Агни пошатнулась. От резкого притока и оттока кислорода, голова Агидель пошла кругом. Птичка покачнулась,  от чего тут же неуклюже соскользнула вниз, по счастливой случайности успев, уцепится за выдающийся из мостовых перил камешек. Вот тебе и птичья грация! Ругала себя птица, стараясь взобраться обратно на перила. От стыда и  напряжения, ее некогда белоснежное лицо залилось багряной краской, практически сливаясь с цветом волос. Веду себя как глупый птенец! Позор! И ведь не зря ругала себя Златокрылая. Со стороны ее попытки взобраться обратно, действительно походили на действия неудачливого птица, пытающегося вернуться обратно в гнездо.

- Я предлагаю тебе не предательство, а сделку. Не мое дело будешь ли ты обсуждать вопрос этот с… - Агидель вновь глубоко вдохнула поувереннее усаживаясь на каменных перилах наконец-то взобравшись обратно. – С той женщиной. – Сухо и сдавленно произнесла рыжеволосая.
Как бы не старалась Огненная птица скрыть свое призрение к главе клана Мовере – у нее получалось лишь еще более испортить собственное выражение лица. Только при упоминании Марьи (а уж ее покойного муженька тем более) лицо Жар-Птицы искажала невероятная гримаса, сочетающая в себе презрение, боль и непреодолимую злость. Свежо еще в памяти Златокрылой воспоминание о жестокости, подлости и коварстве того семейства. Никогда она их не простит, как и весь род человеческий. Еще и яблоки заветные им достались.… Как тут совладать с лицом?!
- Как ты смеешь предлагать мне встречу, с той, что так противна мне? Тебе ли, Вещей птице не знать, о той подлости, что совершило ее семейство? Если бы не Горыныч, старанием их рук, я была бы по сей день в клетке золотой. – Агидель из всех сил старалась быть умницей, говорить спокойно и не срываться на бранную ругань. Лицо от Гамаюн не прятала, от рук ее не отстранялась, ведь понимала, что сестра по крови не вина тому, что произошло, и что уже не переправить. Но, несмотря на ту нежность, что проявляла Синяя птица,  со  взглядом Агни так и не совладала. Хоть и лицо ее от  искажающей гримасы уже разгладилось, изумрудные глаза остались жестоки, непривычно холодны и хищны, от былого смущенья и безмятежности ни осталось и следа, им на смену пришли сдержанность и холод.
- Будь мое отношенье к той женщине, столь же благосклонно как к тебе, моя Мудрая сестра, не было бы разумнее обратиться к ней, чем беспокоить тебя? – Огненная тяжело вздохнула, задрав голову к небу, стараясь отогнать тоску и горечь, рассматривая золотисто-розовые облака. Не глядя на собеседницу Агни продолжила. – Верно.… Помочь мне ты не в силах, да и не желаешь, как я погляжу,… Что же тогда делать, будем, Богдана? – Обратиться к Синией птице по людскому имени, далось Златокрылой не легко. Никогда еще она не произносила это имя, считая, что не пристало величественной птице носить имя, что дали люди, но желание сгладить острые углы здраво взяло верх над нравом Огненной, ведь, как казалось, Гамаюн приходилось по вкусу то имя, которым нарекли ее люди.
Вновь вздохнув Жар-Птица обратила свой печальный взор на Гамаюн. Неужели, ты не в силах понять меня? Вижу ведь, что не безразлична тебе, мы ведь одной крови, Птица вещая… Агидель грустно улыбнулась, понимая, что некогда грандиозный план бесповоротно провален. – Ведь будем, верно?

В то мгновение, когда пальцы Богданы сомкнулись на горле Жар-Птицы, открытые участки кожи Птицы полыхнули алым пламенем - таков ее инстинкт самозащиты, выработавшийся столетиями проведенными в золотых клетках. Каким чудом Огненной удалось подавить такой надежный инстинкт - даже ей самой не известно, возможно, виной тому страх навредить Синий птице. Навредить ей Агни боялась куда более, чем навредить себе. Не столько из-за страха ответного шага, сколько из-за опасения навредить драгоценному сородичу. Все же достаточно во время Огненная не смогла себя обуздать, и под самым ее носом возник еле ощутимый, едкий запах опаленной кожи. Постигнутый ужас бешенными искрами отразился в изумрудных глазах. Златокрылой даже причудилось, что Вещая птица вот-вот, да затащит ее в клетку, но слова старшей быстро вернули Агидель на землю.
Хоть разумом рыжая все понимала, знала что ответить, да и хотела настоять на своем, объясниться с Вещей, поведать почему так сложилось и что она хотела этим сказать, но губы ее не слушались как и все тело не поддавалось контролю. Уж слишком свежи и болезненны были воспоминания о неволье, чтобы вот так здраво отреагировать на подобные выпады в свой адрес. Впервые за многие годы Жар-Птица действительно не знала, что делать и куда бежать, о чем молить. Даже слезинки из оцепеневших глаз не вышло, не получалось.
Уткнувшись диким взглядом в удаляющуюся спину Гамаюн, Огненная старалась заставить себя быстрее соображать и действовать, хоть что-то предпринять, но все безуспешно, она так и замерла в неестественной позе сидя на каменных перилах. С большим трудом ей удалось заставить свои губы невнятно, но все же произнести несколько слов полушепотом. - Прощала ведь их. Любила...
И чтобы это могло значить? Допустив подобное откровение Агидель тут же укорила себя, мол, да куда этой Мудрой птицы снизойти до нее? Она вон какая, важная, даже не захочет понять. Все как с тем мальчишкой... Только. Ведь она не человек. Почему так?
Воспоминания о первом похищении вихрем проносились в ее рыжей голове. Тогда, много столетий назад, ей первым похитителем оказался мальчик лет десяти, которому она с детства напевала свои целебные песни, дарила жемчуга. Он нравился ей, Птице казалось, что у них много общего, и вот тогда, когда она решилась подлететь поближе, явить ему себя, поделиться солнечным светом, мальчишка схватил Птицу за горло, почти так же как сейчас сделала это Гамаюн, и утащил в дом, отдал отцу. Тот, посадил птицу в ее первую клетку, она высидела там три дня, лила горькие слезы ручьями. Поняв, что натворил, мальчик прибегал к ней, просил прощения и успокаивал, но не выпускал - боялся разгневать отца. Тогда она еще умела прощать и простила. На конец третьего дня, отец мальчика продал птицу, так и завертелась история ее бед. И ведь яблоки не были тому виной, как многие считали. Это уже потом, когда Птица совсем перестала доверять людям, ее стали выманивать на яблоки, ведь иначе им с ней совсем не совладать.
И вот, сейчас, сидя на каменных перилах ей казалось, что Сестра по крови поступила с ней так же - когда Огненная подлетела, ее оттолкнули, обманули ее доверчивость и надежды.
Благо, испуг ее на гнев не сменился, а лишь переменился на бесконечную, удушающую тоску. Ну и к кому же ей теперь идти? Да и идти ли вообще? Может, и Горыныч на сама деле такой? Может и он оттолкнет, как только не выгодна  ему стану?
Жар-Птица, набравшись сил и стараясь ни о чем не думать спустилась с перил и чуть пошатнувшись сделала несколько шагов за Гамаюн, но резко себя остановила. Нет, так дела не делаются, ничего не попишешь. Она сделала выбор. Продолжая смотреть в след Вещей Птицы, Агидель вновь молвила неясным шепотом. - Обидеть тебя не хотела. Сама я виновата, не на то понадеялась.
Оперевшись спиной о перила, устремив взгляд к закату Агни, все же решила не торопиться с уходом, а побыть с закатом до конца, как делала это каждый вечер. Не виноват ведь он, что так непутево сложилось.

Жар-Птица молчала, прислушивалась к каждому слову Вещей и все еще следила за уходящим солнцем. Спи спокойно, светило. Тебя не посмеют потревожить. Огненная глубоко вздохнула, в который раз. Ее тоска перетекала в смятение и тихое отчаянье. Она все больше терялась, а планы на будущие с каждой новой мыслью становились все туманнее. Что же делать дальше? Ох… Глядишь, разродиться Марья, да яблочки все же отправит на ярмарку, а там уже и попроще будет. Дожить бы.
Поведение Богданы казалось Птичке крайне странным. Вот, пару минут назад она ее душила, а тут уже обнимает. Таким изменчивым нравом не отличалась даже сама Огненная.
В первое мгновение Агидель, конечно же, растерялась, не понимая чего можно ожидать дальше, ведь объятье вполне может обернуться не объятьем, а попыткой завершить начатое удушение, но нет, нынешний настрой Гамаюн был явно не агрессивным, а даже наоборот. Агни ощутила от старшей то, давно забытое тепло, что когда-то давало Огненной силу прощения и надежды, но все же оно немного отличалось, окутывало не теплой печалью, а теплом утешительным, ласковым. Агидель, привыкшая к перемене настроений лишь в худшую сторону, совершенно не знала как себя вести - то ли радоваться, то ли опасаться, но плюнув на рассудительность и осторожность, уткнулась носом в плече старшей и даже осторожно об него потерлась. Ну, так, на всякий случай.
- Простила я лишь одного, а не весь род. Того, кто понял, что поступил не правильного. Того, кто просил прощения. А остальные… Они ведь, те, кто выжили, и сейчас поступили бы так же. И ведь их так много было, что уже и не верится, что другие бывают. Так за что их прощать?  – Агни с трудом давались эти слова. Не то, чтобы эта тема была ее нелюбимой, но ранее так откровенно она об этом ни с кем не говорила, даже с Горынычем. Да ему и не интересны такие подробности, это уж точно.
- А ты простила их? Тех людей, что держали тебя в рабстве. Меня лишь однажды пытались склонить к… - Агидель засмущалась, подбирая слова и на этот раз спрятала все лицо в плече Гамаюн, чуть отвернувшись в обратную сторону, стараясь максимально заглушить слова и не выдать краску, прилившую к щекам. – К человеческой близости, одев ошейник и принуждая возлечь на ложе, но по людской глупости мне удалось освободиться от оков и, вернувшись в свое истинное обличье опалить надругателей. Так я освободилась.… Кажется, в сто семидесятый раз. – Птичка, легко улыбаясь, вспоминала всю комичность тех, давно минувших дней. Вот и шуму она тогда навела. Даже поговаривали, что обожжённый Царь не мог более иметь наследников, да и поделом ему было, как считала сама Жар-Птица. Нечего подобному смраду размножаться, и без того бед на землю-матушку хватает.