Тонкая рука с обломанными ногтями погладила начавший было распускаться цветок жимолости, робко радеющий весне и стремящийся к согревающему солнышку… И жестокосердно скомкала в длани. Орсану сейчас не радовало ничего. Ни звонкие трели птиц, ни выглядывающие из земли-матушки фиолетовые головки крокусов, ни яркая зелень Карпатских гор.
Белые измятые лепестки опали наземь. Сестрица Марфа часто просила принесли  ягодок, да молодых побегов жимолости, когда Орсана ходила по грибы да ягоды в лес. Она настаивала их с другими травами да протирала нежную кожу. И ей советовала. Да только недосуг было с сестрицей  баловаться. В деле ратном сноровка да умение боевое ценится, а не белы рученьки да губы алые.
«Кто же меня бранить будет за лицо расцарапанное, за штаны мужеские?» Девица шмыгнула носом, прогоняя непрошеные слезы. «Будешь у меня ответ держать за сердце свое поганое, за девицу сгубленную!».
Мстительница облюбовала себе место в буйных зарослях жимолости да затихла, поджидая ворога. Да не обычного злодея, а самого Кощея Бессмертного. Он сестрицу младшую со двора хитростью увел и сгубил в замке своем черном.
Отец с матерью горевать принялись, а Орсана местью праведной загорелась. Только осадил ее сразу батюшка. Молвил не здолать ей, девке неразумной, зло великое. Не берет Кощея ни меч заговоренный, ни стрела отравленная. Только не слушала она слов мудрых, в бой рвалась. Пришлось батюшке под замок посадить пока не охолонет.
Поняла тогда девица что добром не отпустят за сестру мстить. Смирилась для видимости, у батюшки от сердца и отлегло. Тогда выпросила Орсана денег на ярмарку сходить и расцеловав родителей отправилась в путь. Только в ближайшем подлеске заготовлен был скарб для нее самый ценный – меч добротный, лук прадедовский, кольчуга легкая да сумка со съестным на первое время.
Об оружии своем девица радела боле матери за дитя. Меч с гнутыми рожками на рукояти покоился в дорогих ножнах, а за налуч отдала чуть ли не половину сбережений.  Хоть и не знавал меч крови людской, а стрелы только дичь разили. Ведь истинный воин сперва украшает свой меч,  потом уж себя. А себя Орсана считала истинным воином…
Деньги, хранимые на ярмарку девица отдала пройдохе одному. Он приходил к батюшке в полк наниматься, только выгнал тот его в зашеек, ибо совестью не чист и скользок аки уж, от такого и знать не будешь чего ожидать в битве лютой. А отдала за то, чтобы вызнал правду про Кащея – куда и когда направляться будет без свиты своей. Девица хоть и мнила себя воительницей, да только понимала что супротив нескольких человек ей поставить нечего будет…
Завидев вдалеке человеческий силуэт сердце возликовало. По дороге шел путник. Орсана натянула тетиву и затаила дыхание, в ожидании пока он приблизится и станет понятно тот ли злодей, который сестрицу сгубил. Не выходить с ним в открытую все-же ума достало. А ну-ка облезлый щенок супротив матерого волка. Даром что-ли клан в руках держит?
От напряжения она закусила губу до крови, а сердце так и билось в груди загнанной птицей. «Не обманул пройдоха! Он! Он проклятый!» Про облик супостата девица вызнала еще ранее, чем объявила родичам о мести.
Кипя жаждой отмщения воительница выпустила стрелу. Та тренькнула и впилась в живот Кощея. Тот покачнулся, да только замертво падать не спешил. Тогда погибельная ярость выдернула из  ножен меч  и подняла Орсану в нерассуждающем зверином прыжке. Каленая сталь пробила грудь с чавкающим звуком и Кощей Бессмертный нашел таки свою смерть, упав уязвленный мечем.
К горлу подступила дурнота и выдернув меч девица отошла на несколько шагов, стараясь не вдыхать металлический запах пролитой крови.
- Поделом тебе супостат! За сестру-девицу убиенную! Не мучить тебе боле дев невинных!

Отредактировано Орсана (2014-10-08 08:27:13)

На душе легче от содеянного не становилось, но девица тешила себя тем, что отомстила злодею черному. Ее рукою возмездие свершилось, и не губить ему больше души молодые.
Да только помирать Кощей не торопился. Поднялся, рассматривая рубаху порченную, да речи вести надумал. От вида такого Орсану еще сильнее замутило и к месту приморозило – не слова ответить, ни пальцем пошевелить. Видано ли чтобы мертвые вставали? А дух не испустить, опосля удара в сердце, ни один смертный не может. Да, видимо, недаром Бессмертным нарекли.
Сцапал он Орсану, аки дитя малое за шиворот, тряханул как спелую грушу, да рассматривать принялся, девица только и смогла что пискнуть. Меч, батюшкой даренный, отдавать не хотела, да кто спрашивал? Не совладать девице в силе супротив воина.
«Ну все… Конец мой пришел… И за сестренку не отомстила и сама сгинула.» Боязно было - страсть как. Руки холодели, а зубы постукивали от угроз страшных. Сразу вспомнилось, что чародей он. Только не верила басням. В деревне тоже говаривали, что у хромого Дяка глаз дурной, а на деле просто нелюдимый и косой с рождения. А вот сейчас сразу поверилось. И в быль, и в небыль.
Ничего не боятся только дураки и покойники. К первым девица себя не относила, а ко вторым Кощей мог сейчас против воли причислить. Захотелось разреветься от досады, да только перед злодеюгой стыдно.
Боялась Орсана супостата, вот только норову была горячего, а язык так завсегда впереди нее бежал. Не смогла вытерпеть поругания батюшкиного, его наука в руки оружие вкладывала. Поразмыслила, что хоть так, хоть эдак, а жизни лишит и саданула ногой от всей широты славянской души по коленке Кощеевой. Печалилась только, что сапоги мягкие и веса, как в заморыше, а не племенном быке.
- Какого суда восхотел супостат?! – будто кошка лесная тихо и зло шипела богатырка. Громче и рада была бы, да только в подвешенном состоянии не выходило. - Над Марфой-красою суд вершил прежде чем заморить в логове своем?

От слов Кощеевых девица возмутилась пуще прежнего. Да как же, не утаскивал?! Каждая мать при упоминании имени супостата дочек пригожих сразу прятать бросалась под замки амбарные! О чем она и поведала тут же злодею.
На деле же от дури девичьей под замками и закрывали, дабы вслед не бежали да семьи свои не срамили. Вот только девице, далекой от дел сердечных, и невдомек этом было, высказывала она Бессмертному упреки, да ругалась, порою, и по-богатырски… В дружине отцовской к Орсане привыкшие были и забывали, что девчонка, и не все позволительно сказывать при ней, пускай и булаву на ногу роняла…
Пыталась воительница лягаться и кусаться, да ничего супротив нечисти не поделаешь. Прижал к дереву, девица брыкаться перестала, да смолкла, поперхнувшись очередным проклятием. Примотал Кощей невесть откуда взявшейся веревкой к буку. Да не сам, а веревка сама по себе веление выполнять принялась. У Орсаны по спине мороз прополз. «Вот сила то нечистая!» - думала девица, но вслух ругаться больше не решилась. Только холодела все более, вслушиваясь в слова Кощеевы.
Когда злодей решил дар речи отнять, хотела воительница за палец укусить к устам приложенный, да страх сковал что не шелохнуться. А после обернулся вороном да скрылся в небе.
«Уж лучше помереть в лесу, чем сбудется сказанное!» В скором времени, твердая уверенность в этом поубавилась. Тело затекло, а пошевелиться, чтобы размять затекшие мышцы, не было никакой возможности. Захотелось пить, и спустя еще некоторое время Орсана уже сама ждала, чтобы хоть кто-то развязал веревку.

Солнышко пригревало не по-весеннему жаркое. Любила под таким солнышком на молодой травке поваляться девица, а вот сейчас опротивело оно. Что найдут ее Орсана сперва не сомневалась, деревня не далеко и люди в лес часто ходят. Да только вспомнила что деревня румынская и совсем духом сникла. Мало было одного злодея, так румыны если найдут - по зубоскалят и пойдут дальше.
Как себя жалко-то сразу стало… «Уж лучше бы батюшку послушалась.» Девица досадливо притопнула и в очередной раз стала ерзать и пытаться ослабить путы. «Уж если выберусь с напасти этой, все равно найду способ со свету сжить!» От постоянной возни волосы растрепались, раздражающе липли ко лбу и лезли в глаза.
Нервно сдув непокорные волосы Орсана замерла. Послышался скрип телеги и фырканье лошади. Она отчетливо помнила проклятие Кощеево и с замиранием сердца ожидала увидеть того, кто станет и спасением и наказанием. А услышав говор румынский да мужеский голос, девица прикрыла глаза и откинула назад голову, решив разреветься, да только стукнувшись затылком об ствол перехотела. «Да что же я невезучая-то такая!?»
Из-за дерева вышел высокий крепкий румын. Одежда на нем была простая, в руках топор. «Видимо по дрова пришел» - Отстранено подумала полонянка.
Ой до чего же не хотелось бегать следом за ним, да только остаться привязанной было страшнее. Мужик, как ни странно, злорадствовать не стал, а собрался освободить. Орсана попыталась остеречь его, да верно Кощей слово сказал, не могла вымолвить не звука. Открыла рот, будто рыба выброшенная на сушу, и закрыла. Только в пересохшем горле сильнее першить стало. Все что оставалось, так это затравленно наблюдать как опадают колдовские путы, да как одним взмахом топора незнакомый румын привязывает к себе даже не ведая об этом.
Почувствовав что веревки опали, девица наземь и села. Затекшие руки и ноги будто иголками покалывало и она стала растирать их, да пыталась с мыслями собраться. На предложение довезти до деревни девица только нервно головой мотнула. Приютят ее в деревне, как же… Да ее быстрее с ведра водой окатят, чем дадут напиться. Да и проклятие как же? Не даст оно отойти от спасителя. В словах Кощеевых сомнения не возникало после увиденного.
А лесорубу время некогда было нипочем терять. Он сел на возок и ехать собрался. Да только как отошел к лошади своей, дурно стало девице. Вдохнуть бы воздуха, а не выходит.
Подскочила Орсана следом, да за вожжи уцепилась. Вдохнула воздух полной грудью и облегченно выдохнула. Таким сладким весенний воздух для нее еще не был. Постояла чуть, успокаивая колотящееся сердце, да полезла молча на край возка. Сейчас все равно ничего объяснить не сможет, надо вечера ждать.

Всю недолгую дорогу девица любопытно рассматривала спасителя, который за всю дорогу больше и слова не сказал. А что? Не на смотринах же, чтобы скромно глазки прятать. Мужик как мужик, могло все намного хуже оказаться. Запоздало вспомнила Орсана, что в лес помимо дровосеков да грибников ходят тати, которые поджидают поздних путников, дабы поживиться.
В скором времени и в деревню въехали. Воительница лишь печально вздохнула. Славянка, в кольчуге и мужских портах, слова не скажет, только липнет к дровосеку как на мед. Вот потеха-то будет. Настроение снова начало стремительно портиться.
Подъехали к старенькой избушке. Орсана сперва удивилась. На вид мужик дельный, а живет в такой халупе, где явно мужская рука давно не прикладывалась. Но как оказалось там жила местная знахарка.
Она не отказала в просьбе и подошла к тележке, с которой девица не спешила слазить. Заметно было, что большого желания возиться со славянкой у нее не имеется, да отказывать, видно, не хотела.
Женщина протянула руку, но богатырка руку не приняла. Помотала отрицательно головой и слезла с телеги самостоятельно. «Я и сама могу на ногах твердо держаться, непочто со мной как с немощной!» - мысленно возмущалась воительница. Невежливо это было, но ей какое дело? Заклятие Кощеево привязало ее к лесорубу, а с другими румынами общаться не хотелось. Да и не могла, что еще больше злило. Посещали мысли чертить палочкой на земле слова, да откинула она их. Деревенские люди, в большинстве своем, необразованные, посчитают еще, что колдовать надумала.
Слезла, да подойдя к своему спасителю, взялась за рукав рубахи. А то оставит еще на попечение знахарки, и сам по делам своим в путь двинется, а заклятие-то не дремлет.

Когда лесоруб попробовал выдернуть рукав Орсана только крепче за него ухватилась. В некоторой степени ей было даже жаль парня, на его месте и сама вырывалась бы, да только себя жальче, и посему за рукав она держалась уже обеими руками.
Далее случилось интереснее. На каждую фразу, сказанную будто для хворенькой, медленно и с акцентом, девица согласно кивала, окромя последней. На нее она отрицательно замотала головой, да так что и без того растрепанная коса перекинулась через плечо на грудь. "Вот так сразу и пошла! Если отойду от тебя - уже не одна знахарка не поможет."
Ну что с ней делать? Вопрос уже набил оскомину. Этим вопросом задавались батюшка с матушкой, а после и сестрица с ними сговорилась. Для них и ответ у Орсаны всегда заготовлен был - "любить, да кормить вовремя". Хотела уже было и тут подсказать, открыла рот, да обрадовалась что говорить еще не может. Одно дело батюшке так ответить и другое дело человеку не знакомому. Даже чуть покраснела от слов не произнесенных.
Травница видимо по своему расценила легкий румянец, а может просто была рада поскорее избавиться от славянки, и шустро направилась к своему жилищу.
Девица уже перевела облегченно дух, радуясь что травница ушла наконец, да только спаситель ее еще не оставил надежду избавиться от обузы. Девица снова замотала головой в стороны. Он махнул рукой да пошел далее по делам своим, а девица за ним.
Проходя через деревню Орсана насупилась. "Вот вылупились, славян сроду не видали?" - вздернула носик горделиво, но рукав так и не выпускала, пока на берег реки не вышли.
"Вот еще! Да кого это ты трусихой считаешь?!" - воительница обиделась, фыркнула и сложила руки на груди, шутки ли ради - второй раз предполагает трусость в ней.
Постояла подле него немного, поостыла и решила помочь с дровами, может, гнать не будет, коль увидит что полезна может быть. Каравай испечь это не по ней было, а вот в работе помочь, грибов насобирать - то запросто.

Воительница большой силой не отличалась. В отличие от отцовской дружины в девице были кожа да кости, только постоянные тренировки и закалили тело. Поэтому Орсана брала поленья поменьше и носила к остальным. Да только помощь ее не по нраву пришлась. Лесоруб вздохнул и отобрал деревяшки, при этом наградив таким сочувственным взглядом, что девица задохнулась от возмущения. Она хмыкнула и резко развернувшись взобралась на возок, где нахохлилась  будто воробей на морозе. "Ну и справляйтесь! Не больно-то и хотелось помогать!".
Не то чтобы дома сильно приветствовали когда она бралась за мужскую работу, но наученные горьким опытом другую и не давали. Шить, вышивать, готовить, стирать и выполнять стандартные женские поручения девица не умела. Постоянно старалась удрать к дружине на тренировку, и если все же удавалось ее заставить что-то делать – то матушка с сестрицей трижды раскаивались в этом. Она портила не со зла, но делала все рассеяно и лишь бы побыстрее, не заботясь о результате.
Так и просидела, надувшись да сложив руки на груди, пока не закончили выгружать дрова с возка. Лесоруб больше не принимал попыток избавиться от нее, а закончив свою работу молча отправился дальше.
Приехали они снова к избе. Это была получше, чем у травницы. Тын вокруг стоял ровненький, сам домик ухоженный и аккуратный. Из дверей к ним спешила женщина. Когда она подошла поближе, то Орсана заметила некую схожесть с ее спасителем. "О Перун!... Не уж-то матушка его!?". Хотя чему было удивляться? Итак ясно что рано или поздно человек вернулся бы домой, а там его могли не только мать с отцом ждать, а и жена с малыми детьми. От такой мысли по спине пробежали мурашки, а ладони стали слегка влажными.
И хотя настроение у матушки было не самым дружелюбным, Орсана ей практически обрадовалась, даже не представляя как она, немая, объяснялась бы с женой и плачущим младенцем. Но спустя уже несколько мгновений мечтала вернуться к злополучному буку. Матери возможных женихов никогда не питали нежных чувств к воительнице, но тем не менее посылали своих сыновей свататься, желая породниться с воеводой. Батюшка и приданое хорошее сулил и в дружину бы пристроил, так что они мирились с довеском в виде девицы, вбившей себе в голову что она воин… А от этой же родительницы и царский терем в приданом не спасет!
«Да лучше в поле в одной кольчуге против Кощеевой армии!» Мысленно воскликнула девица и убежала… Но не в поле, а за лесорубом следом. Дома то на нее ругались постоянно, но там отмахнулась и пошла, а с сестрицей так вообще огрызнуться могла. Если в деревне из мальчишек кто задирал - так еще проще, дала в глаз и всех делов. А тут что делать? Да если по совести, то кое в чем и права она. У лесоруба, оказывается, Шофранка есть, а тут девица непонятная пришла.
Но невеста невестой, а жить охота. Главное до вечера дотянуть, а там объяснится можно будет. Догнала Орсана его да снова за рукав дергать, чтобы внимание обратил, и давай жестами показывать. Потыкала пальцем в сторону матушки и провела пальцем поперек своего горла, а потом отрицательно головой замотала. Шофранка угроза пока еще призрачная, а вот матушка уже вполне реальная.

Девица стояла подле лесоруба, слушала, но и не шелохнулась даже в сторону лавки. Настроена она была решительно до последнего следом ходить. Да только за сегодняшний день она порядком вымоталась и только смотрела побитым щенком, размазывая пыльное пятно возле глаза.
Но румын вдруг переменил сказанное и позвал с собой. Орсана сразу же побрела следом, переведя дух и с нетерпением ожидая вечера. Слова про задок немного смутили девицу, об этом она еще не думала, но теперь искренне надеялась что он в пределах десяти шагов окажется, иначе спаситель, не обессудь, придется провожать. 
Пока парень занимался лошадью, воительница облокотилась о стену, подложив руки под спину, и тихо наблюдала. Сначала хотела помочь с лошадью, тем более что любила животных, а буланая кобыла отличалась кротким норовом и покладистостью. Но так и не решилась подойти, решит еще как с дровами, что опять девка неразумная лезет не в свое дело, да погонит.
Постепенно внимание с лошади переключилось на ее хозяина. Он с добротой относился к животному и даже приласкать не забыл. От сердца отлегло. К животному ласково относится, неужто человека погонит?
И не обмануло предчувствие. Лесоруб позволил остаться переночевать, а сейчас большего девице и не требовалось. Наутро все легче станет, когда спадет заклятие безмолвия.
Проходя колодец, парень умылся. Орсана заглянула в ведро с остатками воды и ужаснулась увиденному. Со дна на нее смотрела будто век не мытая девка. Быстро зачерпнув ладонями воду, плеснула в лицо, оттирая прилипшую грязюку. Ничего странного и нет, что матушка в ужас такой пришла при виде нее. Жаль штаны, измазанные соком травы так быстро, как щеки, не отмыть. Шустро умывшись,  девица побежала следом, пока Мирко не ушел далее оговоренного Кощеем расстояния.
От горшков с едой шел аппетитный дух. Тут же в животе свело и заурчало, а рот мгновенно наполнился слюной. Орсана силилась вспомнить когда она последний раз ела. Утром хлебной крошки даже не было. Встала на заре, чтобы дойти да подготовиться к засаде, не до того. Вчера тоже не ужинала. Продумывала предстоящее событие и поэтому ничего не лезло внутрь от переживаний. Вспомнился обед. Матушка тогда накрыла знатный стол. А с того времени уже день прошел.
Матушка, причитая, усадила Мирко за стол, а воительница осталась стоять подле входа. Почему-то рядом с этой женщиной она робела сильнее, чем перед отцовскими витязями. Да и негоже без приглашения за чужой стол лезть. Но пустые ножны и налуч сняла и поставила в угол подле двери. Жалко и меч и лук добротный. Остались на той злополучной поляне. Стрела почему-то осталась в нем всего одна. Остальные, как рассудила богатырка, растеряла в схватке с Кощеем. Да и схваткой это назвать нельзя было, оттягал как котенка за шкирку.

Стоя возле двери Орсана даже радовалась, что не может ответить, иначе такого наговорила бы... Не даром почтенные старцы поучали что слово - серебро, а молчание - золото. Нельзя сказать что девица была такой уж большой скандалисткой, но редко когда могла смолчать, если говорили что-то злое. Руки вымыла, лицо вымыла, а переодеться ей не во что, так какой смысл лаять впустую? Так и стояла, злясь, пока не заговорил дровосек.
Девица от его слов духом воспрянула. Сразу он в ее глазах такой благородный стал, такой добрый. Ну словно прекрасный принц из заморской книги, которую по вечерам сестрица просила почитать. Там он ради прекрасной принцессы сразился с драконом и отсек тому голову. Только там была сказка, а тут быль!
Все эти мысли промелькнули за долю секунды и их развеяли дальнейшие слова про то, что будто Орсана умом ущербная. Девицу сразу и приземлилась с небес на землю.
"Сказки на то и сказки, чтобы девиц неразумных забавлять, а тут настоящая жизнь и кушать хочется тоже по настоящему". Воительница приняла из рук парня хлеб и присела рядом. Плохо скрываемая досада матушки позабавила и хотелось уж совсем по-детски показать язык, да только последствия могли оказаться для нее плачевными. "А что, я же умом ущербная, значит мне можно." Но проверять на деле все-же не стала.
Пододвинув к себе миску переложила с общего горшка себе ложку с горкой каши. Не смотря на щуплое тельце аппетит у девицы был отменный - среди отцовских витязей чуть ли не быстрее всех ложкой работала. Но дома к ее прожорству привыкли, знали сколько сил нужно на тренировках, а тут она стеснялась положить себе больше, вдруг хозяйка решит что объела.

Воительнице начинало казаться что немая тут не только она, так редко и не охотно парень говорил что-либо. Но это как раз и не было удивительным, матушка могла любого переговорить.
Дровосек забрал миску, до краев доложил каши и вернул на место. Орсана недоуменно посмотрела, хотела поблагодарить, да только кивнуть и могла. Зачерпнув ложкой кашу тут же отправила ее в рот, чуть ли не обжигая язык. Каша была вкуснющая. Никто больше внимание за едой на нее не обращал и Орсана только и успевала работать ложкой чуть ли не быстрее Мирчи, по достоинству оценив стряпню старостихи.
Собрав остатки каши девица облизала ложку и положила возле миски, ощущая себя Колобком с круглыми боками, про которого в детстве матушка рассказывала. Казалось что после такой сытной еды только кататься и сможет. Навалилось состояние благодушия и умиротворенности и даже возобновившееся ворчание хозяйки не злило как прежде. А на замечание про Шофранку так и вовсе безразлично пожала плечами. Против витязей отцовых стояла, что ей девка какая-то. Эх, не видывала она еще как эти же витязи на подпитии начинали робеть и бочком протискиваться в угол дома завидев женушек благоверных на пороге со скалкою наперевес. Отец после гулянок предпочитал вообще домой не являться - оставался спать в лагере среди дружины. 
И даже огрызнуться, после такого ужина совершенно не хотелось. Поэтому она лишь послушно направилась следом за хозяйкой дома.